Несмотря ни на что, музыка в Советском Союзе была. Причем, с экранов телевизоров лилась одна музыка, а в подвалах и подворотнях звучала совсем другая. Эта, другая, несла в себе какой-то странный, пьянящий дух свободы, хотя сейчас уже не очень понятно, чем человек, слушающий Битлз, свободнее того, который слушает Аллу Пугачеву.
В районе метро «Сокол» есть сквер с названием «Арбатец». Когда-то на его месте было солдатское кладбище для бедных. На кладбище есть часовня, в войну в ней был военный штаб, а также бомбоубежище. В этом «бомбоубежище» в начале 70-ых все и началось.
Конечно, музыка как таковая была и раньше. На Калининском проспекте возле кинотеатра «Октябрь» был магазин «Мелодия», главный портал, соединяющий меломанскую Москву с музыкальным миром.
По ценности для меломанов и коллекционеров пластинки в то время делились на несколько внятных категорий. Первая, самая легкодоступная, это советская эстрада. Вторая, чуть посложнее, это музыка социалистических стран. Третья – издаваемая в СССР западная музыка, например, необъяснимо популярная в наших широтах немецкая группа Boney M. Потом – снова соцлагерный, но уже рок.
И пятая – запередельно недоступные западные группы, осуждаемые в советской печати, например, Led Zeppelin или Pink Floyd. И вот для первых двух категорий – советской и, скажем так, чешско-польской эстрады, существует магазин. Если изловчиться, в нем же можно купить, допустим, Boney M в русском дизайне. Для покупки дисков последних двух категорий надо было приложить некоторые усилия.
И было, ради чего их прилагать. Среди тонн винила, ходившего по стране, встречалось и настоящее черное золото, «фирменные» пластинки, то есть не переизданные Апрелевским заводом, а настоящие, с запада. Ведь для советского меломана подлинный альбом Queen или Deep Purple будет покруче подлинника картины в Лувре.
Усилия прилагались прямо перед «Мелодией», или в закоулках. Люди, которые отирались перед магазином, могли или хотеть купить, или хотеть продать. И тогда они сговаривались о цене. Альбом Abba «Arrival» в 70-ые годы мог стоить 20 рублей. Альбом Rolling Stones «Let It Bleed» – 30 рублей. Альбом Pink Floyd «The Wall» мог стоить и больше 100. Все просто.
Сложности были в другом. У «Мелодии» можно было купить «нулёвую» пластинку, прийти домой, поставить и не услышать ничего, кроме хрипа и запаха одеколона. Потому что исцарапанные пластинки приводились одеколоном в товарный вид, и втюхивались новичкам. Не пойдут же они в милицию жаловаться.
Торговля в «Мелодии» начиналась по субботам в 10 утра. В обед вся спекулянтская тусовка с Калининского проспекта переезжала на Воробьевы горы, на площадку ниже и правее Смотровой, возле трамплина. Кстати, вторая сложность была доблестной советской милицией. Продавцы пластинок были для органов, конечно, не валютными спекулянтами, но постричь их было вполне можно.
Такие места называли «комок», искаженный «комиссионный магазин», хотя никаких признаков магазина тут конечно не было. Толкучку на Ленинских горах еще называли «туча», потому что к вечеру здесь собирались сотни людей.
Здесь проблемы были те же: надувательство продавцов и милиция. Здесь, в отличии от центра, не было иностранцев, и органы уже не церемонились. Продавцов пластинок, этих тонких ценителей прекрасного, даже травили собаками, как матерых преступников.
Все стало меняться именно в 70-ые, тогда советская промышленность начала выпускать по миллиону магнитофонов в год. А магнитная лента это не пластинка, если пластинка стоила от 10 рублей до 100 и выше, то катушка с копией пластинки максимум 5 рублей, а то и вовсе ничего.
Звук на ленте получался уже не тот, но большинству это было безразлично. Нужно было только взять у друга-коллекционера пластинку и найти способ переписать ее на пленку. А когда диск «заслушивался», на ту же пленку можно было записать другой диск. И эта музыка стала вечной.
Разумеется, была и живая музыка. Советское государство никак не могло решить, джаз – это хорошо или плохо? Его называли то музыкой бедных (это хорошо), то музыкой толстых (это плохо). То запрещали, то разрешали. Послушать джаз живьем было непросто. В 70-ые на Малой Дмитровке, тогда улице Чехова, в доме № 23/15 под личиной молодежного кафе «Синяя птица» скрывался джаз-клуб.
В 10 вечера народу было битком, потому что начинался джем-сейшн, и в клуб съезжались лучшие джазовые музыканты Москвы. Импровизированная, ничем не контролируемая свобода, как будто нет там, в подвале, советской власти. И окон, правда, тоже нет, поэтому накурено, хоть топор вешай. Но в 1972 объявили капитальный ремонт здания, и «Синюю птицу» закрыли.
И тогда же, в 1972 году Советский Союз потрясла грандиозная и в чем-то опасная гастроль. В Парке Горького, там, где сейчас стоит музей современного искусства «Гараж», был ресторан «Времена года», грандиозное помещение на 1200 гостей. И весной 1972 года в СССР приезжает биг-бенд Мела Льюиса и Теда Джонса, джаз-менов из Нью-Йорка.
Их концерты собирают ежедневно по 10-15 тысяч человек. Более того, после концерта они приезжают во «Времена года», и здесь разворачивается грандиозный джем-сейшн американских и советских джазистов. Все курили, и было море водки. А на вершине всего – юная и прекрасная Ди Ди Бриджуотер, по сей день – легенда американского джаза.
1970 стал годом, когда окончательно распались Битлз. История рок-музыки завершила этап формирования и приступила к активным боевым действиям, в том числе и на территории СССР. Появляются первые советские рок-группы. В маленькой кладбищенской церкви на Алабяна, в 1972 году действовал рок-клуб.
Это был разрешенный комсомолом и КГБ, может быть, для удобства наблюдения, островочек рок-музыки. Попасть туда на концерты было не реально. Машина Времени, тогда еще совсем юная, добилась выступления там с целью стать участником рок-клуба. Выступление их было чудовищным, сгорел басовый усилитель, но оно состоялось.
10 лет спустя, в 1981 году, в Ленинграде открылся Ленинградский рок-клуб. И до сих пор претендует на первенство. Никто с этим и не спорит, Ленинградский рок-клуб это действительно первый ленинградский рок-клуб в истории.
Перейдем к авангарду. Послесталинский партийный идеолог Андрей Жданов говорил, что музыка в СССР должна быть такая, чтобы ее можно было напевать. А если не напевать, то и не музыка. В те, послесталинские годы с любыми экспериментами в искусстве было туго, вернее, никак.
Но как только ударила оттепель, начали появляться композиторы, писавшие новую, ни на что не похожую музыку, и их было немало. Альфред Шнитке, Софья Губайдулина, Валентин Сильвестров, и отдельной фигурой – Эдисон Денисов. Его даже в шутку называли «шампиньоном среди грибов», потому что шампиньоны прорывают асфальт.
Денисов становится в Доме композиторов шефом цикла «Новые произведения композиторов Москвы», и под соусом, что играть надо всех, начинает вставлять в скучные советские программы молодых передовых авторов. Но однажды он пишет для итальянского журнала статью «Новая техника – это не мода», в которой пропагандирует современную музыку, которую трудно напевать.
С этого момента вся советская авангардная музыка попадает в полуопалу. Совсем запретить ее нельзя, но постепенно выдавить – можно. Получается, что в Советском Союзе есть какая-то несоветская музыка, которая не запрещена, но послушать ее невозможно. Зато вместо нее можно послушать музыку традиционную и очень всем надоевшую.
На Ленинском проспекте находится ФИАН (Физический институт Академии наук), в стенах которого работало наибольшее число нобелевских лауреатов. Советские физики всегда были самыми просвещенными и передовыми людьми страны, и живо интересовались искусством. В 1974 году в ФИАНе организуется Клуб камерной музыки.
В маленьком зале ФИАНа звучат самые передовые звуки, написанные лучшими русскими композиторами эпохи. Начальство собиралось эту лавочку сразу прикрыть, но задумалось, это же лучшие физики, они бомбу делают, а чтобы бомба получилась лучше, надо дать им возможность слушать музыку, которую нельзя напевать.
Так и проходят 70-ые годы, а в самом их конце, в 1979 году, Тихон Хренников выступает на очередном съезде Союза композиторов, и говорит, что вся эта музыка пишется «только ради необычных тембровых комбинаций и эксцентричных эффектов … в котором музыкальная мысль если и присутствует, то безнадежно тонет». Им ли представлять нашу страну, нашу музыку?
Семерых, упомянутых в речи композиторов, называют «хренниковской семеркой», им объявляют полуофициальный бойкот, музыка этих композиторов перестает звучать вообще где-либо. К распаду СССР страну покидают четверо их семи, один из тех, кто остается в России - Эдисон Денисов.
Так и жила Москва 70-ых, у всего было две стороны, как у пластинки. Диски, которые продают в магазине, и которые у магазина. Джаз, который музыка бедных, и он же музыка богатых. Рок, который нельзя, но если в подвале, то можно. Авангард, который не запрещен, но нигде не звучит. Потом кончился СССР, пришла свобода и все группы зазвучали изо всех углов. А потом кончилась музыка.
Материал взят из цикла передач «Москва Раевского». Фото без моих логотипов взяты из Сети.
Свежие комментарии